Его глаза сузились при виде такой безрассудной смелости. Первой его мыслью было то, что надо немедленно сломить ее сопротивление, прежде чем она почувствует свою силу. Но он подозревал, что обычной порки будет недостаточно для того, чтобы заставить ее отступить, а к большему он не был готов.

Ройс медленно подошел к ней, поднял кандалы и опустился на одно колено, чтобы небрежно защелкнуть их вокруг ее щиколоток. Кристен стояла неподвижно, глядя на его склоненную голову, на густые каштановые волосы, так близко от нее, что она могла дотронуться до них рукой. Очень жаль, что судьба уготовила им участь врагов. Она хотела бы встретиться с этим мужчиной при других обстоятельствах.

Он поднял на нее глаза. Не правильно истолковав причину грусти, которую прочел в ее взгляде, он неожиданно смягчился.

– Где твои сапоги?

– Эта старуха, Ида, сказала, что они не подходят для дома.

– Тогда будет лучше, если ты забинтуешь ноги, чтобы не стереть кожу.

– Какая разница, милорд? Это всего лишь моя кожа, а ведь я ниже самого последнего раба. Он встал и нахмурился.

– В мои намерения вовсе не входило дурно обращаться с тобой, Кристен.

Ее удивило, что он запомнил ее имя. Она даже думала, что он его не расслышал, поскольку на протяжении всего разговора называл ее просто «женщина». Но после того как он снова, вопреки ожиданиям Кристен, заковал ее, она внезапно почувствовала смертельную обиду.

– Ах так, значит, со мной будут обращаться с такой же заботой, как с вашими домашними животными?

Он понял, что она обиделась на его предыдущие высказывания, но не собирался извиняться за них или чувствовать себя виноватым.

– Да, точно так же, ни больше, ни меньше. Кристен коротко кивнула, не желая показывать ему, как ее задели эти слова. Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за локоть, а когда она не остановилась, его рука скользнула вниз и сжала ее запястье. Подсознательно она отметила, каким горячим было это прикосновение. Она повернулась и взглянула ему прямо в глаза, но прошло еще несколько мгновений, прежде чем он выпустил ее руку.

– Поскольку ты не можешь спать в зале вместе с остальными слугами, потому что в этом случае мне придется приставлять к тебе стражника, тебе предоставят отдельную комнату, которую можно будет закрывать на ключ. А поскольку дверь будет заперта, я не вижу причин… – Он замолчал, нахмурился и резко закончил:

– Тебе ни к чему спать в этих кандалах. Я отдам ключ Иде, чтобы она снимала их на ночь.

Кристен не стала благодарить его. Она видела, что он уже жалеет о том, что поддался порыву и пошел ей навстречу хотя бы в этом. Вместо этого она повернулась к нему спиной и вышла из комнаты гордой походкой, насколько ей позволяла цепь, сковывающая ее движения.

Она это заслужила. Она заслужила все, что с ней произошло, за то, что ослушалась родителей и необдуманно пустилась на поиски приключений, обернувшихся страшным несчастьем. Неожиданно она почувствовала себя такой беспомощной, такой одинокой, разделенной со своими друзьями. Если бы Селиг был здесь, он бы знал, как поступить. Он подбодрил бы ее, прежде чем ее забрали в дом. Но Селиг был мертв. О Боже, Селиг!

Теперь, когда ей не нужно было скрывать своих чувств, она отдалась своему горю. Она тихо опустилась на пол между комнатой Ройса и лестницей. Слезы струились по ее щекам – роскошь, которую прежде она не могла себе позволить. Она оплакивала не только погибшего брата, но и саму себя.

Глава 13

Даже с кухни, расположенной в самой дальней части зала, Кристен было видно, как со двора выехали четыре огромные повозки. В двух сидели пленники, в третьей – стражники, четвертая повозка была пустой. Все четыре повозки вернутся нагруженными огромными камнями со старых римских развалин, куда они сейчас направлялись. Если бы по странной прихоти судьбы саксонский лорд не заподозрил ее в том, что она была их предводителем, Кристен сейчас сидела бы в повозке вместе со своими товарищами.

А сегодня им может предоставиться случай бежать. Всего девять стражников охраняли шестнадцать пленников. Что-нибудь может произойти, тот самый шанс, которого они так долго ждали, и они покинут эти земли. А она останется, и ей придется отвечать за все.

Она пыталась убедить их не беспокоиться о ней, потому что саксонский лорд не станет ее убивать. Она сказала, что он злился лишь потому, что подверг телесному наказанию женщину. Но как еще она могла уговорить их думать прежде всего о себе, а не о ней? Ведь он вполне мог разозлиться и по другой причине, оттого, что попал в глупое положение, приняв ее за их предводителя, но если она сказала бы им об этом, они не захотели бы оставлять ее одну. А если они попытаются освободить ее, чтобы бежать всем вместе, то только все испортят и упустят предоставившуюся им возможность. Нет, они должны бежать без нее.

Кристен с горечью наблюдала, как ее друзья выехали со двора и ворота захлопнулись за ними. Она провела ужасную ночь, лежа на жестком тюфяке в крохотной убогой комнатушке. Ей следовало бы радоваться, потому что это все же было лучше, чем спать на холодной земле под открытым небом, но вместо этого она чувствовала себя очень одинокой и несчастной. Ведь любые испытания легче переносить, если рядом с тобой есть кто-то, с кем ты можешь разделить их.

По крайней мере, теперь ей уже не приходилось выполнять такую тяжелую работу. Дома она всегда с удовольствием помогала по хозяйству. Более того, когда зимой наступали самые лютые холода, слуги не выходили из своих натопленных жилищ возле конюшен, и Кристен с матерью вдвоем делали всю работу по дому – готовили, убирали, при этом на долю Кристен приходилась большая часть нагрузки, потому что ее мать всегда терпеть не могла то, что называла «женской работой». Бренна обычно смеялась, подмигивала и заявляла, что ее воспитывали как мальчишку. Но Кристен не испытывала неприязни к домашней работе. Единственное, что ее задевало – так это резкие, односложные приказы, которые бросали ей слуги в Уиндхерсте, смотревшие на нее свысока.

– Тебе очень больно?

Кристен оглянулась и увидела маленькую девочку, сидевшую в самом дальнем конце длинного стола, который она только что закончила накрывать для завтрака. Девчушка была по меньшей мере в шести футах от того места, где Кристен раскатывала тесто для клубничного пирога. У нее было очень хорошенькое маленькое личико, чистенькое и розовое, и две аккуратно заплетенных темно-каштановых косы, падавших на худенькие плечики. Огромные зеленые глаза смотрели на Кристен, и она сделала вывод, что вопрос был адресован ей.

– Что больно?

– Твои ноги. Они все в крови. Кристен взглянула вниз на свои щиколотки. Действительно, кровь тонкой струйкой стекала по левой ноге прямо в туфлю. Ее охватило недовольство собой, потому что это было ужасно глупо с ее стороны из одного лишь упрямства отказаться сегодня утром забинтовать ноги прежде, чем надеть на них кандалы. Нелепая детская выходка, рассчитанная лишь на то, чтобы некий саксонский лорд почувствовал себя виноватым, увидев, что его проклятые колодки стерли ей ноги до крови. Кому она сделала этим хуже, кроме самой себя? Он-то уж конечно не обратит на это никакого внимания, ведь, в конце концов, он сам приказал заковать ее.

Она снова взглянула на девочку, смотревшую на нее с сосредоточенным вниманием.

– Нет, мне совсем не больно, – с улыбкой заверила ее Кристен.

– Честно? Ты что, совсем не чувствуешь боли?

– Конечно, чувствую. Но, по правде говоря, у меня сейчас голова занята совсем другим, и я не заметила, что там далеко внизу мне что-то мешает, – И она указала на свои ноги.

Уловив в словах Кристен шутливый намек на ее рост, девочка хихикнула.

– Ты чувствуешь себя неловко оттого, что такая высокая?

– Нет.

– Но быть выше мужчин…

– У нас в Норвегии это случается очень редко, – засмеялась Кристен.

– О да, викинги такие огромные. Кристен улыбнулась, услышав в голосе ребенка благоговейное изумление.